В то утро она решила отоспаться. Точнее, решила она это еще вечером накануне, но именно утро должно было воплотить эту идею в жизнь. Причем, правильнее было бы сказать «не отоспаться», а выспаться. До хруста в костях и суставах, до легкой дрёмы в глазах и дурацкой сонно-лукавой улыбки на лице, каковая бывает у людей, которые спят с солнцем и листьями под окном до обеда, зная, что день никуда от них не денется. Даже утренние случайные (правда, она их считала не случайными, а ненормальными, поскольку люди, звонящие в 10 утра, по её мнению, были не совсем в порядке) звонки по телефону не смущали то утро и не спугивали ленцу утреннего желания поспать еще, а впоследствии забылись, как незначительный сон. Наконец, проснувшись окончательно, она потянулась, отбросила стройными ногами одеяло и еще какое-то время играла в некие запредельные «салочки» с солнечными зайцами, пока кот сердитым мявом не потребовал внимания к своей пушистой персоне и тарелке заодно...

Она созвонилась со знакомой, о чем договаривались еще накануне, и стала собираться на встречу. Зайцы зайцами, но за окном вовсю резвился явно холодный ветер, и она никак не могла решить что ей надеть - легкое пальто или кожаную куртку? Все-таки решив побыть в этот вечер элегантной (хотя бы изредка, так как больше всего она любила свои старые рваные джинсы), она остановилась на пальто. И громко хлопнула дверью, попросив кота побыть «хорошей скотинкой» хотя бы для разнообразия.

Потом были какие-то бессмысленные шатания по магазинам. Она не любила долго ходить по магазинам, но подруге был нужен деловой костюм. Все когда-нибудь кончается, чему она в данный момент была только рада, так как уже успела устать от «продажной» философии и «дельных» советов, которые продавцы довольно интенсивно давали подруге с её нестандартной фигурой. Её это мало касалось; её худоба – она была чем-то скорее генетическим, нежели диетическим. Незаметно наступил вечер и она, махнув подруге рукой на прощание, отправилась в свое излюбленное в последнее время место в центре города.

Устроившись у окна, она уже было вознамерилась сделать свой обычный заказ, как вдруг поняла, что, во-первых, она не хочет этого привычного комплекта, а, во-вторых, и это было довольно странно, она не хотела в этот вечер сидеть одна за столиком. Она остановила своё привычное «чай и горячий шоколад» и сказала, что пройдет к витрине и выберет себе что-нибудь там. С этого момента всё пошло как-то необычно и неожиданно. Но, конечно, тогда она этого еще не заметила…  Зато заметила высокого темноволосого парня с каким-то слегка призрачным и немного грустным выражением на лице, которой больше бы подошло случайной акварели, а не человеческому лицу. Он вошел, занял столик у самой двери и как-то по-птичьи нахохлился. Как будто готовился к затяжной и, похоже, не очень удачной попытке провести этот вечер в одиночестве, но весело. Она сделала заказ, вернулась за свой столик, но что-то не давало ей покоя. Теперь она точно знала, что не хочет быть одна в этот вечер, а хочет… Эта грусть не отпускала её, его случайная чужая грусть казалась ей своей собственной, они были в чем-то похожи в этот вечер.

Она не дала себе времени на раздумья, т.к. знала наверняка, что если помедлит еще мгновенье, то тогда мир обретет свои привычные, если не сказать монументальные, очертания и раздавит её (и его) словно осеннюю хризантему, так и не дав им обои шанса понять...что? Стремительно, словно безумная чайка из рассказа Рея Бредбери она скользнула к его столику. В тот самый момент она, здорово смутившись, смогла внятно произнести только:
- Извините, что беспокою…

Дальше получилось нечто невразумительное как утренний кисель, и смысл всего этого отчаянно уползал куда-то под стол. Интересно, кто тогда больше испугался: он, она или реальность? Немного скованно он поднялся:

-  Простите…

-   Если Вы никого не ждете, то я приглашаю Вас составить мне компанию за чашкой чая…
Ее голос неуверенно замер на конце фразы (это у неё-то, профессиональной «болтушки»?!).
- С удовольствием. Присаживайтесь, - его голос оказался неожиданно тихим и приятным.
- Но мне уже принесли заказ, - сказала она, как-то беспомощно пожав плечами, потому что интуитивно понимала: если начнется перетаскивание чашек со столика на столик, очарование момента будет безнадежно упущено.

-   Хорошо.

С этого момента реальность окончательно утратила четкость границ, став пластичной и податливой как церковный воск. Как будто кто-то непостижимый затеплил в этой вселенной какую-то гигантскую свечу, и её огонь расплавил миры в запах моря, нереальность утреннего тумана на реке и мятный ветер.

В первые минуты казалось, что из этой затеи ничего путного не получится и всё сведется к банальному обмену именами, регалиями и анекдотами. Разговор явно не клеился, и поначалу все выглядело как мешок картошки. Прозаично и до отвращения буднично. Она говорила о психологии, он несмело улыбался и просил «совета профессионального доктора». А ей нравились его морщинки вокруг глаз, она хотела коснуться их пальцами, и почему-то это желание казалось ей естественным.
Но потом выяснилось, что оба любят Ремарка… Он спросил, многих ли мужчин она распугала своим интеллектом. А она задала вопрос: не кажется ли ей, что он хочет её поцеловать. Он как-то пронзительно и долго посмотрел ей в глаза, а потом сообщил, что у неё потрясающая способность заставать людей врасплох. Но от ответа ушел…

Потом они то говорили, то молчали. И это молчание совсем не тяготило, она наслаждалась неожиданным подарком свой взбалмошной судьбы - человеком, с которым можно было так легко молчать. Вечер окончательно утратил определенность и превратился в звуки саксофона. Это как нельзя более устраивало их обоих - они-то как никто другой понимали, что реальность может потребовать их обратно в очень грубой форме и в любой момент. Но, не смотря на скоротечность момента, они тем не менее никуда не торопились и не старались судорожно глотать этот вечер, но пили его медленно, смакуя, словно горький дым и терпкий коньяк маленькими глоточками.
Потом он предложил «…пройти за кулисы», т.к. к этому моменту они решили, что мир за окном это театр, а они - зрители.

Город принял их в свои ультрамариновые объятья и предложил несравненный коктейль из ночного воздуха, огней на асфальте и некоей формы бесконечности, которую по незнанию (или некоему недоразумению) можно было принять за обычный тротуар.

Какое-то время они шли куда глаза глядят - гуляли. Она старалась держаться чуть сзади него, что бы он прикрывал её сердце. Молчали и наслаждались этим. Она не говорила ему о своем сердце, но знала, что он как-то это чувствует. Это было приятно. Она предложила свернуть туда, где ходят поезда: там действительно был вокзал, а еще было кафе, очень похожее на вагон. Она знала, что там делают хороший чай. И кофе, он пил кофе.

Они опять болтали ни о чем. Самое интересное заключалось в том, что до сих пор они не знали имен друг друга. Причём, не составляло никакого труда не упоминать их в разговоре, т.к. в этом не было необходимости. Не пытаясь ничего скрыть, они тем не менее слегка лукавили. Оставаясь самими собой, они все таки были никем - просто случайными тенями на фоне этого в высшей степени необычного вечера.

Он попросил ее рассказать что-нибудь о себе. Она ответила, что ее здесь нет, а потому рассказывать нечего. А если и было, то она не хотела. Случайно в разговоре она назвала свое имя, и он великодушно сделал вид, что ничего не заметил.

Потом их пальцы встретились на середине стола… и замерли как маленькие испуганные зверьки. Он спросил, нравиться ли ей игра, которую они ведут. Она сказала, что это приятно, т.к. в отличии от жизни игру она может прекратить сама. И еще она поняла, что он играл в СВОЮ игру, но по ЕЕ правилам, а она - в свою по его. Это было приятной неожиданностью. Второй приятностью стал тот факт, что он, оказывается, отключил свой мобильный телефон. Ей была приятна нечаянная щедрость этого человека с нежным улыбчивым ртом и печальными глазами. Она в свою очередь спросила его от отношении к этой игре. Он ответил, что не знает зачем это делает. Похоже, он был слегка обескуражен самим собой. Она спросила, о чем он думает, он сказал:
- Придумай ответ сама.

Она предложила ему сделать то же самое. И они выдумали и всю эту ночь и нежное утро…
У него были холодные руки. Он удивленно заметил, что для него это необычно и обратил внимание на тепло ее ладоней. Она рассмеялась и сказала, что по народной примете нельзя верить мужчине с холодными руками и женщине с горячими. Он сказал, что все это чушь, а она в ответ иронично заметила:

- Раз уж нам всё равно нельзя верить, значит и врать ни к чему.

Он рассмеялся и сказал, что давно уже так не смеялся. Это было легко…

Потом было утро. Нежно, неслышно оно подкрадывалось из-за деревьев. Пронзительный миг жемчужных облаков и просыпающегося мира.

Он поймал машину. Ни слова не говоря они поехали к ней домой. Она терялась в догадках: как кончится этот фантастический вечер? Реальности не хотелось давать никаких шансов, но прозрачность момента слабо намекала на возможную банальность концовки. Особенно когда он расплатился и вышел вместе с ней.

Машина уехала они прошли еще несколько шагов к подъезду… Они стояли напротив друг друга, чувствуя несовершенство этой жизни, но волшебство этой встречи, утекавшее стремительно, словно время, которое «…истекло». Уже. И тогда, словно на прощание этой чудесной ночи, этой безумной стремительной чайке, этой прекрасной истории о любви, он ее поцеловал. Нежно держа в своих потеплевших ладонях (!) ее запрокинутое лицо. Она сцепила свои руки за спиной, не смея прикоснуться к нему… Долгий-долгий поцелуй - чуть дольше, чем вечность, чуть меньше, чем миг. И они простились…

Она смотрела, как он уходил. Она знала, что когда-то они уже встречались. Она знала, что скорей всего они не встретятся впредь… И это давало надежду.

А на улице была весна. И цвела сирень…

-Евгений Татаринов-